[01.05.2015]

«В НАШЕЙ СТРАНЕ НЕТ СПРОСА НА РАЗВИТИЕ»

Директор Института социального анализа и прогнозирования Татьяна Малева

Последние соцопросы показывают, что уже две трети россиян ощутили на себе влияние экономического кризиса. Это выражается и в падении доходов населения, и в непрерывном росте цен на товары и услуги. К тому же людей всё больше страшит перспектива остаться без работы и, как следствие, без средств к существованию. О ситуации на российском рынке труда, росте социальной напряжённости и моделях поведения людей в кризис «Новые Известия» побеседовали с директором Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Татьяной МАЛЕВОЙ.


Татьяна Михайловна, какая ситуация сложилась на рынке труда в настоящий момент?

— Модель российского рынка труда сформировалась за последние двадцать пять лет совершенно отчётливо, и она полностью отличается от классической, принятой в мире. В классической модели рынок труда на внешние катаклизмы и возмущения обычно реагирует сбросом занятости, то есть ростом безработицы при сохранении параметров заработной платы. Российский же рынок всегда поступал ровно противоположным образом — на все кризисы реагировал по выработанной ещё в 90-е схеме сохранения высокой занятости и минимальной безработицы, но при этом активного манипулирования заработной платой.

И текущий кризис не является исключением. Работодатель не сбрасывает численность работников, так как у него в запасе есть другие инструменты — неполное рабочее время, административные отпуска, задолженность по заработной плате. Плюс опция, которая была очень распространена в 2009 году, — сокращение невидимой, «конвертной» части заработной платы.

А российский работник в свою очередь идёт на такое социальное соглашение, потому что редко находится в ситуации большого выбора. И, самое главное, это устраивает и третьего субъекта на рынке труда — государство. Потому что, если будет обвальный рост безработицы, далеко не все сразу найдут себе место, а значит пойдут в очередь за пособием по безработице. А при существующей конфигурации государство, по крайней мере, экономит на этих пособиях.

Какие последствия влечёт за собой такая модель рынка труда?

— Мы хорошо знаем все её плюсы и минусы. Мощный плюс, который устраивает всех ещё с 90-х, заключается в том, что удаётся избежать социального взрыва. И, в первую очередь, спокоен политический ландшафт. А главный минус в том, что мы получили в результате экономику с вялотекущими процессами, в том числе и на рынке труда. То есть такую экономику, в которой все имеют гарантию занятости и стимула бороться за рабочие места ни у кого просто нет... Заработная плата долгое время была относительно низкая, только последние годы несколько росла. А когда в стране низкая заработная плата, то это автоматически означает и низкую производительность труда, и отсутствие высоких пенсий и пособий.

Сейчас много говорится о необходимости повышать производительность труда. Можно ли этого добиться через повышение зарплаты?

— Если просто так повышать заработную плату, никакого роста производительности не будет. И мы сравнительно недавно это наблюдали, когда повышали заработную плату в социальном секторе — в медицине, образовании. От того, что неприлично маленькую зарплату чуть-чуть повысили, качество услуг не выросло, так как был просто догоняющий рост заработной платы, а не стимулирующий. В реальном секторе повышение зарплаты тоже не играет особой роли, так как большинство производств оборудовано допотопными технологиями. В стране старые основные фонды, и большая проблема в том, что нет новых технологий.

А как же быть с указом президента о создании 25 миллионов новых высокотехнологичных рабочих мест к 2020 году?

— Даже авторы этой идеи не могли толком объяснить, о чём идёт речь — о новых рабочих местах или старых, которые вдруг стали высокооплачиваемыми. И если всё-таки о новых, то где мы возьмём 25 миллионов образованных и обученных человек? И тут вступает в действие ещё один важнейший фактор влияния на рынок труда — это демография. У нас демографическая яма, и мы уже вошли в стадию длительного, затяжного и глубокого падения численности экономически активного населения.

Есть ли способы как-то уменьшить это падение?

— Сейчас с рынка труда уходят люди пенсионного возраста — многочисленное поколение 1950-х. А вступает на рынок трагически малочисленное поколение 90-х — никогда не было такого низкого коэффициента рождаемости, как в то десятилетие. Причём не было не только в нашей, но и в мировой истории. Причём эта яма — надолго! И вопрос не только в соотношении количества входящих и уходящих с рынка, но и в их структуре. Среди тех, кто уходит, ещё относительно высока доля рабочих профессий, а вот те, кто приходит, — это в основном менеджеры, к тому же часто с не очень хорошим образованием.

А нам требуются именно рабочие?

— Сейчас в экономике главная идея-фикс — это импортозамещение. Для рынка труда это означает необходимость избавиться от менеджеров и найти на их место работников, которые встанут к отечественному станку. А где мы таких найдём в молодом поколении, если мы их не воспитывали?! Поэтому на рынке труда формируется уникальная ситуация — одновременно будут расти безработица и спрос на рабочие руки. Так что сейчас вопрос повышения пенсионного возраста становится уже не только вопросом регулирования пенсионной реформы, но и регулирования рынка труда в целом! Нам очень нужно задержать на рынке труда те поколения, которые ещё могут работать, у которых есть трудовые навыки и кто может поддержать реальный экономический сектор.

Как сейчас обстоит дело с безработицей в стране?

— Хотя до трети населения, по данным соцопросов, уже говорят о проблемах с работой — или уже её потеряли, или переведены на неполную рабочую неделю, — официальные показатели безработицы при этом нарастают очень вяло. Вопрос поиска работы будет зависеть от продолжительности этого кризиса. Мировая практика показывает, что между потерей старой работы и нахождением новой максимальный период — два года. После этого работник теряет социальные и трудовые навыки и становится экономически неактивным! Так что для России затягивание кризиса станет вдвойне трагичным — нам и так не хватает рабочих рук, а тут ещё нависает угроза выпасть из трудового процесса для экономически активных слоев населения…

Влечёт ли такое развитие событий за собой риск роста социальной напряжённости?

— Конечно. Но, скорее всего, вместо острого кризиса, который мог бы быть в случае резкого высвобождения трудовых ресурсов, мы получим растянутое во времени социальное напряжение и раздражение, которое будет постепенно накапливаться.

И во что это может вылиться?

— Сложно прогнозировать. Например, в 90-х ничего такого ужасного не произошло. И хорошо, что не произошло, потому что это дало возможность провести реформы, которые потом дали эффект в 2000-х. Но тогда все ждали облегчения ситуации, и оно наступило. Сейчас же запас прочности закончился, цены на нефть упали, и непонятно, чего ждать дальше. Пока ещё работает фактор правительственных обещаний, что кризис продлится два года. И население проявило долготерпение, согласилось подождать. Но при этом нам не сказали, что произойдёт через два года! А чем дольше население будет ждать, тем отчётливее будет понимать, что просто пересидеть кризис не получится. А чем дольше будет сидеть, тем меньше шансов выйти на траекторию успешного развития.

Что-то может разорвать этот порочный круг?

— Это даже не вопрос цены на нефть. В конце концов, если цены снова вырастут, то мы просто вернёмся к тому, что было. Я исхожу из жестоких реалий. Речь в экспертном сообществе о рисках зацикливания на экспорте нефтегазовых продуктов шла ещё с 2004 года! Прошло 10 лет, и мы пришли к тому, к чему не могли не прийти.

У системы проявляется инерция. Она умеет пополнять и распределять бюджет и резервные фонды, но не умеет инвестировать — просто не знает, куда и во что. Дорогая нефть приучила, что деньги могут сыпаться просто так… и поэтому в стране в глобальном смысле нет спроса на развитие! Как нет его и на рынке труда.


ИСТОЧНИК

Арина Раксина

ТЕМЫ:

ПУБЛИКАЦИИ: